Шпет Г. Г., адмссыльный
Густав Густавович Шпет (1879 - 1927) был наиболее видным сторонником феноменологической философии в России. Его книга «Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы», посвященная Гуссерлю, была наиболее адекватным изложением учения основателя феноменологии. Критика некоторых положений этого учения не выходила за его рамки. Гуссерль и сам впоследствии пересматривал некоторые моменты своей феноменологической концепции, притом в ряде случаев тех же положений, с которыми не был согласен и его русский последователь.
Феноменология - это, конечно, не то же самое, что гуссерлиан- ство; некоторые ученики Гуссерля, как, например, немецкий философ Макс Шелер (1874-1928) и польский философ Роман Ингарден (1892-1970), создали свои версии феноменологической философии. Ближайший ученик Гуссерля и его ассистент Мартин Хайдеггер (1889-1976), отталкиваясь от феноменологии, пришел к своей экзистенциалистской философии. Феноменология Гуссерля и Шелера, а также экзистенциализм Хайдеггера послужили основанием для герменевтики Ханса Георга Гадамера (1900-2002) - философского учения о бытии, основанного на определенной концепции понимания реальности и текстов (герменевтика - учение о понимании; на гре- ческом языке hermeneutikos - истолковывающий). Как мы увидим в дальнейшем, Шпет своим путем также шел от феноменологии к своеобразной герменевтике. В феноменологических исканиях в России, и не только в ней, ему принадлежит выдающаяся роль.
Густав Густавович Шпет родился в 1879 г. в Киеве. Его мать Мар- целина Осиповна Шпет была полькой католического вероисповедания. Отца своего, венгерского офицера, будущий философ не знал. Его усыновил брат матери - Я. Г. Б. Шпетт. Мать одна воспитывала сына, зарабатывая на жизнь шитьем и стиркой. По словам внука Шпета - М. К. Поливанова, когда в 1932 г. умерла его мать, Г. Г. Шпет «попросил, чтобы ему дали ее наперсток, который с тех пор всегда стоял на его письменном столе».
В 1898 г. Шпет поступил в Киевский университет на физико-математический факультет. Будучи студентом, он увлекся марксизмом. За распространение марксистской литературы он был на время исключен из университета и арестован. В тюрьме Шпет занялся философией. В 1901 г. он был восстановлен студентом в университете на историко-филологическом факультете. К марксизму он продолжал относиться уважительно, хотя в нем, по его мнению, есть философские ошибки. Большое значение для философского развития Шпета имело его участие в психологическом семинарии профессора Г. И. Челпанова (1862-1936) - психолога и философа-неокантианца. Разделяя теперь позиции философского идеализма, Шпет делает на семинарии в 1903 г. доклады о причинности у Юма, по которым он в 1907 г. публикует работу «Проблема причинности у Юма и Канта». По материалам работы психологического семинария в 1904 г. Шпет пишет конкурсное сочинение «Память в экспериментальной психологии», опубликованное в 1905 г., за которое он получает золотую медаль Киевского университета.
В 1907 г. молодой философ переезжает в Москву по приглашению Челпанова (с 1906 г. профессора Московского университета), где входит в круг творчески одаренных людей, таких, как философы Франк, Шестов, Эрн, Гершензон, поэты Андрей Белый, Балтрушайтис, артист Качалов, читает лекции в Московском университете, на Высших женских курсах Герье, в Народном университете Шаняв- ского. В 1912 г. вышло литографированное издание «Логики» Шпета по записям его слушательниц.
Лекции молодого философа пользовались огромным успехом. Андрей Белый вспоминал, что Шпет становился премоден на курсах Герье; «здесь сражал философских курсисток рядами он; и десятка- ми расплодились «шпеттистки» lt;...gt; очень многие носили тогда на груди медальончик с портретом Шпета; рассказывали: и на лекциях он кубарями вертит системы философов». А. Белый отмечал, что в это время Шпет скептически относился к существовавшим в то время в России философским течениям: «он в юмовском скептицизме, как в кресле, уселся с удобством; это было лишь формой отказа его от тогда господствовавших течений; он особенно презирал «нечистоту» позиций Бердяева и с бешенством просто издевался над ниц- шеанизированным православием lt;...gt; более, чем кто-либо, он видел бесплодицу когенианцев и риккертианцев...».
Философские воззрения самого Шпета определились в результате его поездок за границу, прежде всего в Геттинген, где он с 1910 по 1912 г. в течение летних семестров слушал лекции Гуссерля и имел возможность общаться с основателем феноменологии. Переписка Гуссерля и Шпета свидетельствует о том, что отношения между ними были взаимно уважительными и дружескими. Гуссерль ценил Шпе- та не только как человека, но и как философа, одобряя его «интенсивную феноменологическую деятельность», полагая, что феноменология - «новая наука, бесконечно плодотворная почва для работы, - бесконечная и плодотворная как русская равнина, но как и она приносящая богатый урожай только благодаря упорному труду (а не громким словам)». Результатом этой работы в области феноменологии и была книга «Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы», вышедшая в 1914 г.
Творчески излагая основы гуссерлевской феноменологии, Шпет сделал к ней ряд замечаний и дополнений, определивших в дальнейшем движение его философской мысли. Гуссерль различал три вида бытия: бытие физических вещей, животный мир и психическое сознание. Однако, полагает Шпет, у него «пропущен особый вид эмпирического бытия, - бытие социальное, которое, согласно принятому нами положению, должно иметь и свою особую данность, и свой особый способ познания» (ПО).
Таким способом познания социального бытия являются, по Шпету, «социальные интуиции», представляющие собой особый вид интуитивного знания наряду с «чувственной интуицией» и «идеальной интуицией» (112). Как прийти к социальному бытию? Вот ответ Шпета на этот вопрос: «За оболочкой слов и логических выражений, закрывающих нам предметный смысл. Мы снимаем другой покров объективированного знака, и только там улавливаем некоторую подлинную интимность и в ней полноту бытия. И вот оказывается, что мы - не заключенные одиночных тюрем, как уверяли нас еще недавно (Зиг- варт), а в непосредственном единении уразумения мы открываем подлинное единство смысла и конкретную целостность проявившегося в знаке, как предмете» (12-13).
Для Шпета, уразумение и есть понимание, «понимание как уразумение» (96). Он убежден в том, что «к сущности самого сознания принадлежит не только усматривать, но и понимать, уразумевать усмотренное. И это «уразумение» не есть только умозаключение». И «мы, действительно, можем говорить об особой группе, предметов, к сущности которых относится быть уразумеваемыми» (173). Речь идет здесь прежде всего о «социальных предметах», которые «всегда выступают, как знаки, и со своим внутренним интимным смыслом. Но мы его не видим, не слышим, не осязаем, а «знаем» все-таки. Мы знаем, что der Tisch значит стол, стол значит орудие для такой-то цели, вот тут уже его смысл, его энтелехия; мы знаем, что у птицы крылья для летания; что данный памфлет написан для протеста; наконец, просто, вот лежит что-то для чего-то! И феноменологический анализ соответственных предметов, - как полагал Шпет, - покажет нам только, что, действительно, к сущности социального относится иметь цель, т. е. обладать энтелехией, тоже к сущности организма и проч.» (171-172).
Поэтому существует, с его точки зрения, принципиальное различие между пониманием, например, секиры как явления «мира социального» и песчинкой как явления «мира «естественного» (162). Понять смысл такого социального явления, как секира, нельзя, только исходя из ее внешней формы, которая в таком случае выступает как знак без значения, как бессмыслица. Для понимания секиры необходимо усмотреть ее «внутренний смысл» в том, что секира «рубит». Материальная форма секиры является «знаком» действия «рубить», которое оказывается «чем-то интимно-внутренним самого предметного содержания, и притом в его целом окажется, по Аристотелю, его «душой» или энтелехией» (160).
Притом «понимать, уразумевать» как социальные явления, так явления естественные возможно только при «социальном единении», «в непосредственном единении уразумения», ибо «абсолютное социальное одиночество, «одиночная камера», есть удел не индивида как такого, а только сумасшедшего» (173).
В последующем своем развитии и сам Гуссерль, и развивавшие феноменологию его ученики также пришли к пониманию важности учета социального фактора (Макс Шелер явился одним из основоположников «социологии познания»). Но Шпет уже до Первой мировой войны самостоятельно пришел к этим положениям. В дальнейшем он после 1918 г. по известной причине не имел возможность постоянно следить за развитием феноменологических исследований за рубежом. Вместе с тем творческое освоение им феноменологии было чрезвычайно важно для собственных философских исследований, выходивших за рамки гуссерлианской феноменологии.
В книге «Явление и смысл» на основе подчеркивания значимости социального начала в познавательной деятельности человека содержится «зерно», которое проросло в последующих трудах русского философа. Речь идет о герменевтике. «Герменевтический акт» - это «акт осмысления», а смысл раскрывается через «интерпретацию» или «истолкование» (166). Напомним, что на греческом языке hermeneutikos - истолковывающий. «Герменевтические акты» в «содержании ноэмы»усматривают только знак для внутреннего, для энтелехии», а потому эти акты суть акты, «одушевляющие всякое положение» (164). Единство «энтелехии и моментов герменевтического характера» предполагает «единство предмета с его живым интимным смыслом» (165). Герменевтическое содержание предмета «открывается анализом самого содержания предмета» (167). Внутренний смысл, энтелехию Шпет называет «герменейей» как единство «энтелехии с герменевтическим характером». Пишет он и о «интуитивных герменейях» (169).
Что же такое «герменейя»? Объективна она или субъективна? Присуща она самому предмету или же это только его осмысление, интерпретация, акт сознания, поскольку «всякое сознание может быть герменевтическим сознанием»(169)? В книге «Явление и смысл» Шпет отмечает: «Перед нами возникает в высшей степени трудная проблема об источнике герменевтических актов» (171). Здесь еще эта проблема четко не решена, однако автор книги стремится делать «онтологические выводы» из «чисто феноменологического описания» (165), т. е. он рассматривает смыслы предметов, их энтелехии как существующие объективно отношения и связи, присущие «самой вещи по существу», а не привносимые «нами для «удобств» познания в нашем теоретическом познании». «Онтологические конструкции телеологических систем не есть «теория», а есть выражение некоторого порядка сущностей, а равно и самой деятельности, поскольку речь идет о ней в ее конкретности. «Связи», которые мы не «постро- яем», а действительно находим, суть связи осмысленные, телеологические» (167).
Утверждение Шпетом объективного существования духовного смысла вещей и предметов, внутренне им присущих целей, энтелехий («онтологические конструкции телеологических систем», «связи осмысленные, телеологические») не противоречит принципу научности, поскольку эти смыслы и цели присущи явлениям «бытия социального», «социальным предметам», ибо, говоря его словами, «действительно, к сущности социального относится иметь цель, т. е. обладать энтелехией» (172). Что касается явлений «естественного мира», но они могут наделяться энтелехией человеческим сознанием: «всякий предмет, - во всяком случае, конкретный, -может иметь свою энтелехию, для этого нужно только «содействие» соответственного акта интенционального сознания». Поэтому «мы, следовательно, можем увидеть энтелехию там, где ее «нет», энтелехию «не существующую». Это - не энтелехия в собственном смысле, а «как бы» энтелехия, quasi-энтелехия». Эта quasi-энтелехия образуется, когда мы «полагаем» явлению, вещи, нечто ей «несвойственное» собственно, - например, песчинка пляшет, звезда предсказывает, секира рассказывает, образуя тем самым «сказочный» мир» (см. 163).
Герменевтические же акты, интерпретация, понимание, уразумение - это дело разума: «Бытие разума состоит в герменевтических функциях, устанавливающих разумную мотивацию, исходящую от энтелехии, как «носителя» предметного бытия, как «духа предмета» (175). В этой связи Шпет подключает к своей философии столь значимое в русской философской мысли понятие логоса. Логос, в его понимании, есть «выражение», проникающее предмет и составляющее «явление, «обнаружение», «воплощение» духа. Его «объективирование», будучи разумным, мотивированным, есть организующая направленность различных форм духа в их социальной сути: язык, культ, искусство, техника, право» (175). Человеческая история, в том числе история самой философской мысли, язык, искусство составят в дальнейшем предмет герменевтических исследований Шпета.
В 1916 г. Шпет защищает в Московском университете магистерскую диссертацию «История как проблема логики». В этом же году эта работа выходит в свет. В ней он на обширном историко-философском материале отстаивает принципы «положительной философии», ее обращенность к действительности и стремление к истине на путяхразу- ма. Возможность «истории как предмета логики» он усматривает в том, что в самой действительности, наряду со случайным, существует необходимое. Это «необходимое и единое» выступает как «особый мир, идеальный, или мир идеального предмета с прочной внутренней закономерностью и порядком. Этот мир во всем проникает мир действительности, открывая себя в каждой его форме и в каждом явлении его».
Шпет решительно выступает против субъективистского понимания действительности, в том числе исторической. Он против включения в историческое знание оценочных суждений, основанных на нормах этики и права, что делает науку истории не объясняющей, а оценивающей. По его убеждению, «собственно оценке в истории, как науке, не место. Провозглашение оценки не как неизбежного психо- логически недостатка, ибо история пишется людьми вкусов, симпатий, эпох, убеждений, а как принципа - есть принципиальное же отрицание логики исторического знания». В исследовании «История как проблема логики» острой критике подвергаются воззрения неокантианцев, особенно Риккерта, за противопоставление наук о природе наукам о культуре, которые, по сути дела, предписывают «ценности» историческому процессу. Притом сам Шпет не подвергает сомнению правомерность понятия «ценность», но выступает против его неокантианской субъективизации.
Во введении к книге «Явление и смысл» Шпет писал в 1914 г. еще накануне начала войны: «Падают теории, сокрушаются мировоззрения, рухнут догматы и колеблются престолы и алтари... а все- таки весело жить!..» (14). После Октябрьской революции 1917 г. жить становилось все труднее и труднее. Шпет старается «жить весело». Под его редакцией в1917и1919гг. выходят два номера философского ежегодника «Мысль и слово», в котором публикуются произведения философов, в том числе философские этюды самого Шпета. В его очерке «Мудрость или Разум» отстаиваются идеи «положительной философии», защищающие Разум от всякого рода псевдофилософии, к которой он относил и «позитивистические фантазии о «синтезе» всего знания по типу какой-либо специальной науки», и «теологические фантазии, облекающие верования и произвольно прокламированные догматы в наукообразную форму». Шпет проводит четкое различие между «философией как чистым знанием и научной философией». Последняя хотя и противостоит псевдофилософии, но сама «она принимает за норму приемы и методы какой-либо частной области научного знания и, таким образом, провинциальными средствами собирается решать мировые вопросы».
В философском этюде «Скептик и его душа» показывается, что «скептицизм, не будучи философским учением, может играть роль методического приема в философии», но возведенный в принцип скептицизм создает постоянный душевный уклад «неудачничества и связанный с неудачей, как своим источником, растерянности мысли». Шпет называет скептицизм «изнанкой догматизма», ибо «сомнение,
4
как и уверенность, не знает, строго говоря, аргументации» .
В июле 1918 г. Шпет завершает свой чрезвычайно интересный труд «Герменевтика и ее проблемы», который был опубликован в 1989- 1992 гг. Эта его работа неожиданно вторгается в обсуждение проблем герменевтики, которое два последних десятилетия, вплоть до сегодняшнего дня, идет в зарубежной и отечественной философии и гуманитарном знании. Внимание к проблемам герменевтики, как отмечалось, Шпет проявил уже в «Явлении и смысле». И здесь он вновь возвращается к этой проблематике в связи со своими историко-логи- ческими исследованиями. Этот труд непосредственно примыкает к его книге «История как предмет логики». Герменевтика как учение о понимании важна Шпету для понимания исторической действительности. В этой связи он обращается к истории самой герменевтики, начиная с античности и кончая наиболее значительными работами в этой области в начале XX столетия. Притом излагаемая Шпетом история герменевтики обнаруживает свою логику развития и тем самым сущность этой области знания в ее тесной связи с основополагающими проблемами философии и других гуманитарных наук. Раскрытие и осуществление идеи герменевтики, определение того места, которое занимают проблемы герменевтики в современном философском сознании, позволяют увидеть, по его словам, «как и почему решение этих проблем должно привести к радикальному пересмотру задач логики и к новому освещению всей положительной философии» (1989, 231-232).
Герменевтика начинается не как самостоятельная наука, а в качестве вспомогательной дисциплины, помогающей понимать, истолковывать, интерпретировать произведения античных авторов, а затем и книги Священного Писания. Но «рано или поздно герменевтика должна обратиться к логике, т. е. увидеть в знаке не только предмет, но и понятие» (1989, 249).
Шпет скрупулезно, шаг за шагом, прослеживает становление герменевтики в ее связях с логикой, учением о знаках - семиотикой, социологией и философией. Рассматривая развитие герменевтики, анализируя ее трактовку различными исследователями, он высказывает свое понимание герменевтических проблем. Философ подчеркивает социальный характер предмета герменевтики, недопустимость игнорирования того, что «вещи» выступают как «социально-исторические» и «сама «личность» для историка - социальная вещь» (1992, 254). «Личность здесь говорит и действует как социальный фактор, она есть социально-историческая реальность» (1992, 267). Он отмечает «особое значение, которое должно быть уделено общности и общению как для объективации духа, составляющего предмет наук о духе, так и для понимания как пути, ведущего к постижению этого предмета, - и в самой жизни духа и в науке о нем» (1992, 258). Шпет солидаризуется с мыслью В. Дильтея - одного из основателей современной герменевтики - о том, что «понимание теснейшим образом связано с общностью» и что «с одной стороны, взаимное понимание обеспечивает нас в общности (Gemeinsamkeit), существующей между индивидами, а с другой стороны, сама общность образует предпосылку для понимания» (1992, 259).
Подводя итог своему рассмотрению истории герменевтики, Шпет делает вывод: «Мы убеждаемся, что вокруг принципиальных оснований герменевтики стягивается большое число основных проблем современной философии и методологии» (1992, 268). Для него «понимание есть путь постижения духа». Он писал: «Мы идем от чувственной действительности как загадки к идеальной основе ее, чтобы разрешить эту загадку через осмысление действительности, через усмотрение разума, в самой действительности реализованного и воплощенного» (1992, 279).
Придя, таким образом, к гегелевскому принципу разумности действительности, мыслитель в середине 1918 г. чувствует обеспокоенность в связи с тем, все ли действительное разумно. Да, «историческая реальность» есть «реализация идеи». Но такое осуществление истории предполагает «свободное и непосредственное творчество». В ином случае «мы просто лишили бы возможности историю осуществляться дальше. Прекратили бы ее» (1992,280). Важно отличать знание сомнения. Поэтому философия должна «оберегать свободу самого мнения» (1992, 280), ибо господство одного мнения, принимаемого за знание, превращаемого в догму, прекращает осуществление истории.
В августе 1922 г. в предисловии к «Очерку развития русской философии» Шпет пишет о своей вере «в русский Ренессанс, в новую, здоровую народную интеллигенцию», о том, что «наша революция в философско-культурном аспекте «сознания» должна побуждать к настроениям оптимистическим. И такой оптимизм, в моих глазах, есть здоровый оптимизм». В 1921 г. философ прекращает свою педагогическую деятельность в Московском университете, поскольку было ликвидировано философское отделение историко-филологического факультета. Однако он организует при университете «Этнографический кабинет» и становится директором Института научной философии, вошедшего в Ассоциацию научно-исследовательских институтов при факультете общественных наук Московского универ- ситета. Но в 1922 г. участвовавшие в работе этого института С. Франк
и И. Ильин были арестованы и высланы из страны. Имя Шпета также было внесено в список высылаемых, но он, в принципе отвергая для себя эмиграцию, сумел остаться на родине. В 1923 г. Шпет был отстранен от руководства Институтом философии.
В 1923 г. он возглавил философское отделение Российской академии художественных наук, а в 1927 г. становится вице-президентом этой академии, преобразовавшейся в Государственную академию художественных наук (ГАХН).
Шпет остается на своей независимой позиции, но у него еще сохраняется возможность издавать свои произведения, несмотря на критику и обвинения в идеализме, в классовой чуждости и т. п. И Шпет этой возможностью пользуется, разрабатывая свою философскую концепцию в работах по русской философии, в трудах по эстетике, лингвистике, этнографии, психологии.
Интерес к истории русской философской мысли Шпет проявляет еще до революции. В 1915 г. выходит его работа, посвященная П. Д. Юркевичу: «Философское наследие П. Д. Юркевича (К сорокалетию со дня смерти)». В 1921 г. он выпускает книгу «Философское мировоззрение Герцена». В следующем году публикуется его статья «Антропологизм Лаврова». В 1922 г. издается 1 -я часть «Очерка развития русской философии», в которой эта история прослеживается до начала XIX в. Историю русской философии Шпет исследует, будучи сторонником «философии как знания, а не как морали, не как проповеди, не как мировоззрения». Русская же философия рассматриваемого периода трактуется им лишь в качестве предварительного этапа истории «философии как знания». Отсюда резкость, подчас несправедливая, оценок ряда русских мыслителей. Вместе с тем развитие философской мысли в России дается Шпетом в ее социально-политическом контексте, показывается, как душила эту мысль политика правительственных учреждений, ведавших «народным просвещением». Он много работал над продолжением своего «Очерка развития русской философии». Однако рукопись не была опубликована.
Определенной реализацией герменевтического проекта Шпета является цикл его трудов: «Проблемы современной эстетики» (1922), «Эстетические фрагменты» (три выпуска, вышедшие в 1922-1923 гг.), «Введение в этническую психологию» (вып. 1, 1927), «Внутренняя форма слова» (1927). Был замысел книги «Язык и смысл (Философское введение в науку о языке)» и других работ.
Но в 1929 г. была закрыта Государственная академия художественных наук, и ее вице-президент, фактически возглавлявший ГАХН, оказался лишенным возможностей заниматься философией. К тому же
Шпету была запрещена преподавательская деятельность. Он был вынужден зарабатывать на жизнь переводами. Благо ученый владел буквально всеми европейскими языками (он знал 14 языков). Философ переводит Байрона и Диккенса, пишет обширный комментарий к его «Посмертным запискам Пиквикского клуба», участвует в подготовке научного издания Шекспира. Ему принадлежит блестящий перевод «Феноменологии духа» Гегеля - сложнейшего произведения философской литературы. Но перевод Гегеля Шпет осуществлял уже в ссылке. 14 марта 1935 г. он был арестован по ложному обвинению «как руководитель антисоветской группой» в ГАХНе и сослан в Енисейск, а затем в Томск. В 1937 г. философ был осужден вторично и расстрелян. Лишь в 1959 г. издан был его перевод «Феноменологии духа» Гегеля и только с конца 80-х гт. начали издавать его произведения.
В наши дни возникла своеобразная «шпетиана» - работы, посвященные философскому наследию Шпета. На родине философа и за рубежом проводятся Шпетовские чтения. Но сложное философское мировоззрение Шпета еще далеко не изучено.
В 20-е гг. Шпет не писал обобщенных философских трудов, но он развивал свою философию в процессе разработки вопросов истории философии и эстетики, лингвистики и этнологии. Изучение работ Шпета этого периода показывает, что он сохраняет преемственность с тем, что писалось им ранее. Это отнюдь не означает, что каким он был, таким он и остался. Его воззрения несомненно развиваются, но не путем полного отвержения прошлых взглядов, а через их преобразование в новой системе миропонимания. От просвещенного скептицизма Шпет пришел к феноменологической философии, творческое отношение к феноменологии привело его к осознанию важности бытия человека как бытия социального, а также необходимости герменевтического подхода к его пониманию. Изучение логики истории и истории философии, в частности герменевтики, утвердило его в правильности избранной методологии. Цикл последующих работ по эстетике, лингвистике, этнологии своим стержнем имеет трактовку человеческого
бытия как социокультурной реальности. Свою позицию Шпет сам
~ 2
определяет как «подлинный социальный реализм» .
Моделью социокультурной реальности для него является слово. Шпет приходит к следующему выводу: «Определение слова в его результате, как некоторой социально-культурной вещи, а в его процессе, как некоторого акта культурного сознания»; «слово в своей формальной структуре есть онтологический прообраз всякой культурно- социальной «вещи». Поскольку слово выступает и как словесный знак, притом знак всеобщий, универсальный, то по отношению к нему, как и ко всякой культурно-социальной «вещи», необходим семиотический подход - подход в аспекте семиотики - науки о знаках и знаковых системах. Шпет, таким образом, предвосхитил в конце 20-х гг. необычайный интерес к семиотике с начала 60-х гг. и по праву считается одним из создателей отечественной семиотики. Лингвистические взгляды Шпета оказали большое влияние на формирование современной лингвистики. «В Ваших работах по языку я всегда находил много такого, что мне было близко и существенно», - писал ему в 1929 г. один из выдающихся лингвистов XX в. Р. Якобсон.
В методологии работ Шпета 20-х гг. все большую роль играет диалектика. В дошедшей до нас рукописи Шпета, написанной предположительно в 1914-1916 гг., говорится: «Присущий нашему разговору характер диалога есть существенная особенность самого разумения и суждения. Также внутреннего мышления. Pro и contra в мысли, разговоре, взаимном разумении и т. д. есть необходимый метод выражения и интерпретации. Отсюда искомый нами метод оказывается диалектикой». Здесь диалектика понимается в первоначальном античном смысле как обнаружение истины в процессе спора, диалога. В дальнейшем Шпет учитывает опыт диалектики Гегеля - учения о закономерностях противоречивого процесса развития понятия. В своем последнем крупном теоретическом труде «Внутренняя форма слова» (1927 г.) Шпет дает свою трактовку диалектике понятия: «Диалектика понятия находит в действительности свое разумное оправдание, в точности соответствует действительности, и руководствуется, в последнем итоге, ее собственной идеей, реализация которой есть завершающая реализация самой действительности, как ее собственного в целом слова, то есть культуры. Такая диалектика, - в отличие от платоновской диалектики гипостазируемой lt;...gt; идеи, в отличие от кантовских пустых (bloss) идей (nur eine Idee!), в отличие от гегелевской диалектики объективируемого понятия, - есть диалектика реальная, диалектика реализуемого культурного смысла, и может быть названа, имея в виду приемы образования элемента культуры - слово-понятия, диалектикою экспонирующею и интерпретирующею, или, обнимая задачи формальные и материальные [в] присущем им конкретном единстве, диалектикою герменевтическою
Примером шпетовской диалектики является трактовка им субъекта и объекта, субъективного и объективного в культуре: «всякая социальная вещь может рассматриваться как объективируемая субъективность» и вместе с тем «как субъективируемая объективность», поскольку человек в «продуктах своей деятельности» «воздвигает между собою и природою новый мир - социально-культурный, самим этим действием своим преобразуя и себя самого из вещи природной также в вещь социально-культурную». В книге «Введение в этническую психологию» (1927) Шпет следующим образом раскрывает эту диалектику, обнаруживающую социальный смысл «физической вещи»: «Труд и творчество субъектов в продуктах труда и творчества запечатлены и выражены объективно, но в этом же объективном отражено и субъективное»; «Физическая вещь состоит из материала природы, сколько бы мы ни меняли ее форму. Сделаем мы из дерева статую или виселицу, природно изменилась только форма. Но как общественное явление, как продукт труда и творчества, как товар и предмет потребления эта просто «чувственная вещь» становится, по выражению Маркса, «чувственно-сверхчувственной» - она, говорит он, «отражает людям общественный характер их собственного труда в виде вещественных свойств самих продуктов труда». Ссылка на Маркса в трактовке социальных свойств вещей, делающих вещь «чувственно-сверхчувственной», была у Шпета отнюдь не конъюнктурной. «Не нужно даже быть во что бы то ни стало, за совесть или за страх, материалистом, чтобы признать истину и констатируемого факта, и вытекающего из него методологического требования». Он своим путем шел к осознанию бытия «социально-культурного типа». Вспомним, что характеристику «секиры» как «социального явления» философ дал еще в 1914 г. в «Явлении и смысле».
Такая философская позиция оказалась очень плодотворной для разработки им ряда коренных проблем эстетики. Этим проблемам посвящены такие его труды, как «Эстетические фрагменты» (1922-1922), «Театр как искусство» (1922), «Проблемы современной эстетики» (1922), «К вопросу о постановке научной работы в области искусствоведения» (1926), «Внутренняя форма слова» (1927). Шпет исходит из того, что «эстетический предмет, как предмет отрешенного бытия есть, в первую голову, предмет культурный, «знак», «выражение»2. По его словам, «природа» приобретает всякий смысл, в том числе и эстетический, как и все на свете, только в контексте - в контексте культу- ры» . Эти теоретические положения обрели актуальность в период возрождения эстетической мысли у нас в стране в середине 50-х гг.
К философскому мировоззрению Шпета невозможно прикрепить этикетку какого-либо одного философского направления. Сам он считал себя сторонником «положительной философии», в ряду которой был для него и Платон, и Спиноза, и Лейбниц, и Гегель, и Гуссерль, «положительной философии», противостоящей «отрицательной философии», представленной от античного софиста Протагором до Канта и его последователей. Правда, и в кантовском «нет» Шпет усматривал и «положительные возможности». Современная и будущая философия, по его убеждению, должна «приступить к собиранию уже выраженных элементов положительной философии».
С точки зрения Шпета, материализм полагает, что познание «отображает природу». Идеализм же утверждает, что познание «предписывает ей законы». В этом смысле он не считал себя ни материалистом, ни идеалистом, а был сторонником «третьей возможности». По его мнению, она заключается в том, что, «исходя из непосредственного опыта», «мы должны брать этот опыт в его конкретной полноте культурно-социального опыта, а не в абстрактной форме восприятия «вещи». Притом сознание может быть не только индивидуальным, но и коллективным, обладать «коллективной памятью». Поэтому он и определял свою философскую позицию как «социальныйреализм». Реализация этой позиции предполагает семиотический подход к «социальному знаку», который также является предметом социальной психологии. Поскольку «усмотрение смысла есть понимание, которое так же непосредственно, как и чувственное восприятие», то для такого понимания смысла социальных явлений необходим герменевтический подход. Диалектической интерпретации должен подлежать «каждый социально-культурный факт». Шпет сторонник «диалектики реальной, диалектики реализуемого культурного смысла», которую он называл «диалектикой герменевтической». Поэтому, на наш взгляд, было бы односторонностью представлять его философию как только гуссерлианскую феноменологию или же герменевтику. Эта философия синтетическая, вбирающая в себя все ему известные «элементы положительной философии».
Философские воззрения Шпета чаще всего определяли как гус- серлианско-феноменологические. В. В. Зеньковский прямо причисляет Шпета к гуссерлианцам. Вместе с тем ряд исследователей его философии решительно возражали против такого определения. Кон- цепцию Шпета называли и «герменевтической феноменологией», а его философскую эволюцию характеризовали как путь от феноменологии к герменевтике.
Философские воззрения Шпета можно охарактеризовать как особый вид системного плюрализма, включающего в себя все этапы его мировоззренческой эволюции от гуссерлианской феноменологии до «диалектической герменевтики» и «социального реализма». Эта эволюция сама носила диалектический характер: переход от одного этапа к другому был отрицанием, вбирающим элементы, необходимые для последующего развития.
Густав Густавович Шпет родился 25 марта 1879 г. в бедной семье. Отца у него не было, а мать, Марцелина Осиповна Шпет, принадлежала к обедневшей шляхтичской семье из Волыни, откуда она еще до рождения сына уехала в Киев. Мать воспитывала сына одна, зарабатывая на жизнь стиркой и шитьем. Благодаря ее самоотверженной заботе Густав смог получить хорошее образование. В 1898 г. юноша успешно заканчивает гимназию и поступает в Киевский университет св. Владимира. Студенческие годы для него были не самыми легкими. Несколько раз Густава исключали из университета, в результате чего учеба длилась около восьми лет. Молодой студент не раз сидел в тюрьме за участие в студенческих кружках и демонстрациях, однако он считал себя не революционером, а скорее инакомыслящим. В университете Густав Шпет увлеченно участвует в работе психологического семинара Г.И. Челпанова, созданного при университете в тот год, когда молодой Шпет поступил учиться. В те годы психологию еще относили к области философии, не выделяя как отдельную науку. Поэтому и занятия психологического семинара в основном были философского содержания. Именно на этих занятиях Густав Шпет и сформировался как философ, а многие его психологические идеи построены на философских понятиях и потому часто очень трудны для понимания. В 1906 г. Г.И. Челпанов становится профессором Московского университета и в 1907 г. приглашает в Москву Шпета. Здесь они оба разрабатывают проект создания Психологического института. Летом 1910 г. Густав Шпет вместе с Челпановым посещает ведущие немецкие университеты в Берлине, Бонне и Вюрцбурге, в которых они изучают работу психологических лабораторий при университетах. В 1914 г. состоялось официальное открытие Психологического института. В 1920 г. Шпет и Челпанов выступили с предложением создать на факультете истории и философии Московского университета кабинет этнической и социальной психологии. Они обосновали необходимость его создания и подробно изложили цели и задачи научной работы в этой области. В первые годы советской власти Шпет начал работать над проектом перестройки этнической психологии, считая, что обращение от индивидуального сознания к коллективному позволит найти компромисс между идеалистической и материалистической философией. В 1927 г. Шпет опубликовывает свой научный труд «Введение в этническую психологию». Здесь он более детально и глубоко развивает важнейшие положения психологической науки, отмечая ее тесную взаимосвязь с историей и науками о культуре. Изучая личность, Шпет проводит исследования исторического и культурного сознания. По его мнению, формирование культурного самосознания происходит в процессе восприятия искусства. Он выделяет три уровня человеческого восприятия: 1) реальный уровень; 2) идеальный уровень, или отрешенное культурное бытие; 3) духовный уровень, или субъективный мир творца. Итак, Шпет определяет искусство как субъективное знание, несущее в себе наряду с некоторой информацией также и отношение к нему автора (или творца), которое производит определенное влияние на слушателей (или наблюдателей). Именно в процессе переживания человек определяет свое отношение к той или иной культуре, окружающей его, а также отношение к себе. Отмечая немаловажное значение переживания в развитии культурного самосознания личности, Шпет связывал формирование этнической идентичности не с физиологическими процессами, а с выработкой определенного отношения к этническим и культурным ценностям в результате эмоциональных переживаний, ими вызванных. Интересна также мысль, что глубокое внутреннее единение с тем или иным народом зависит не только от индивида, но и от общества. С 1923 по 1929 г. Густав Шпет был вице-президентом Государственной академии художественных наук (ГАХН) В довольно сложных условиях этого времени ему удалось создать уникальную школу по изучению развития внутреннего мира человека в свете культурных, психологических и философских положений, причем с немарксистской идеологической направленностью. Научные работы Г. Шпета, созданные в этот период времени, до сих пор вызывают немалый интерес у современных психологов. Г. Шпет внес огромный вклад в развитие психологической науки, тщательно проработав в своих научных трудах основные вопросы психологии: ее предмета, методов и главной проблемы - человеческого сознания. Основополагающим в работах Шпета было положение об органичной взаимосвязи психологии и философии, их нераздельности. Он намечает свой путь развития психологии как науки, который приведет ее не к отделению от философии, а наоборот - к еще большему их сплочению. Ведь несмотря на то что психология становится все более абстрактной, она все-таки черпает материал для формирования своих положений из сферы реального, а эта сфера, в свою очередь, является объектом изучения или точнее - познания философии. В своих научных работах Шпет довольно жестко критикует натуралистические методы в психологии, защищая культурно-исторический подход в исследовании сознания личности. Он поднимает проблему научности познания и определяет основные критерии, утверждая, что от серьезного отношения к этому вопросу зависит доверие к науке в целом. Шпет твердо придерживался мнения, что основу знания составляет логика, и даже мистические переживания, выходящие за пределы рационального мышления, вполне возможно логически объяснить и выразить в слове. Нелогическое абстрактное мышление не способно, по мнению Шпета, анализировать факты и приводить к настоящему знанию, оно лишь снижает доверие к науке. Строгое же логичное объяснение дает твердое научное познание. Густав Шпет вел активную преподавательскую деятельность. Он читал лекции в Народном университете А.С. Шанявского и во 2-м Московском университете. Также Шпет постоянно участвовал в работе Московского лингвистического кружка. Он основал институт научной философии и был его директором. Однако следует отметить, что, несмотря на его несомненные заслуги перед отечественной, а также мировой наукой, Шпет почти постоянно подвергался гонениям во времена советской власти из-за своих взглядов, кардинально расходившихся с марксистскими. Эти гонения в конце концов привели великого ученого к гибели. В 1937 г. он был репрессирован и погиб. В середине 1950-х гг. он был посмертно реабилитирован.
ШПЕТ Густав Густавович
(1879-1937) -российский психолог, философ, педагог, искусствовед. Ведущий представитель феноменологии, а впоследствии - герменевтики в России. Профессор (1918). В 1898 г. поступил учиться на физико-математический фак-т ун-та Св. Владимира в Киеве. В 1900 г. был исключен из унта за участие в революционной деятельности. После выхода из тюрьмы (1901) восстановился на историко-философский фак-т, где преподавал Г.И. Челпа-нов, принимал активное участие в работе его психологического семинара. После окончания ун-та (1905) преподавал в российских частных гимназиях. После переезда Челпанова в Москву Ш., по его приглашению, также перебрался в Москву (1907), где преподавал на Высших женских курсах, затем в ун-те Шанявско-го (1909), а с 1910 г. - в Московском унте. В 1910-1913 гг. был командирован в Германию для углубленного изучения философии, посещал лекции Э. Гуссерля в Геттингене. Работал в библиотеках Парижа, Берлина, Эдинбурга. После возвращения в Россию подготовил и в 1916 г. защитил дис: История как проблема логики и был избран профессором женских курсов. С 1918 г. Ш. - профессор Московского ун-та (в 1921 г. отстранен от преподавания, также как Г.И. Челпанов и многие др. известные ученые, не придерживавшиеся марксистской ориентации). В 1919-1920 гг. участвует в работе Московского лингвистического кружка Р.Я. Якобсона. В 1920 г. в МГУ он открывает кабинет этнической психологии. В 1921 г. - избран д. чл. Российской государственной академии художественных наук (ГАХН), где в 1923 г. возглавил философское отделение. С 1927 г. - вице-президент Академии. После закрытия Академии (1929) занимался переводами для издательства Academia, в частности перевел Феноменологию духа Г.В.Ф. Гегеля (издана в 1959). В 1932 г. по приглашению К.С. Станиславского становится проректором Академии высшего актерского мастерства. В 1935 г. его арестовывают по обвинению в контрреволюционной деятельности и после недолгого заключения высылают сначала в Енисейск, а потом в Томск, где он был арестован вторично и по приговору тройки НКВД в 1937 г. расстрелян. Реабилитирован посмертно (1956). В начальный период своей научной деятельности (время учебы и сотрудничества с Г.И. Челпановым) Ш. увлекался психологией, разделяя неокантианские установки своего учителя, но довольно скоро осознал неприемлемость для себя этой методологической позиции и его научный выбор остановился на феноменологии Э. Гуссерля. Однако уже в работе Явление и смысл (1914) обнаруживались предпосылки его последующего поворота к герменевтике и культурно-историческому анализу. Научные интересы Ш. были связаны как с собственно философскими проблемами познания и логики, так и с исследованием психологии социального бытия. Этот подход предполагал анализ социально-исторических причин, обуславливающих развитие психики человека (в том числе его мышления и речи, его индивидуальных и национальных психических особенностей), а также исследование психологических основ культуры, особенно значимое для Ш. Он приходит к выводу, что исследование этих проблем может строиться на основе анализа языка. В принципе этот подход был не нов и предложен еще В. Гумбольдтом, А.А. Потебней, В. Вундтом. Однако Ш. вносит принципиально новые положения, рассматривая язык как один из важнейших методов изучения личности человека, его эмоций и социального окружения, его культуры. Преимущество языка перед логикой (также рассматриваемой им как метод познания) состоит в том, что язык не оставляет в стороне социальные причины, бытие людей, как это происходит с логикой, а потому и расширяет рамки познания, давая возможность понять не только внешнюю динамику, но и причины появления определенных событий, действий людей. Одной из центральных проблем в психологических исследованиях Ш. была проблема языка в его соотношении с мышлением и, главным образом, самосознанием субъекта. Развивая тенденции, заложенные А.А. Потебней, Ш. приходил к выводу о необходимости анализа внутренней формы слова, так как именно она является тем главным механизмом, который лежит в основе присвоения и интери-оризации культуры, т.е. в основе формирования сознания - как индивидуального, так и сознания народа. Исследование языка как одного из основных методов понимания психологии социального бытия и является стержнем книги Ш. Внутренняя форма слова (1927). Связывая затем понимание искусства с понятием внутренней формы, Ш. подчеркивал, что внутренняя форма художественного произведения является отражением приемов, методов, творческого пути художника. Она является источником знания, но знания субъективного, так как в нее вносятся жизненные идеалы, ценности Данного творца. Поэтому внутренняя форма передает не абстрактное знание, но мировоззрение творца, которое вызывает соответствующие переживания у зрителей. Т.о. Ш. приходит к выводу, что сознание индивида носит культурно-исторический характер, важнейшим элементом которого является слово, открывающееся нам не только при восприятии предмета, но и, главным образом, при усвоении его в виде знака, интерпретация которого происходит индивидом в процесс социального общения. В работе Введение в этническую психологию (1927) Ш. доказывает, что ее предмет раскрывается через расшифровку и интерпретацию системы знаков, составляющих содержание коллективного сознания данной нации. Критикуя позицию В. Вундта, который полагал возможным исследовать психологию народа через изучение языка, мифов или религии, Ш. подчеркивал, что продукт культуры (например, язык или мифы) не являются сами по себе психологическими продуктами. Психологическая составляющая появляется благодаря субъективной их интерпретации. Отсюда, поскольку продукты культуры (культурное) являют себя объективно, постольку предметом психологии должно становиться субъективно осознаваемое или не осознаваемое восприятие и отношение к этим предметам, в том числе эмоциональное переживание их значения. Подчеркивая роль эмоций, Ш. считает их важнейшим инструментом присвоения предметов культуры, которые, в свою очередь, выступают медиаторами процесса социализации человека и формирования его национального самосознания. Исследование того, как определенный исторический факт или названное значение переживаются субъектом или этносом в данный конкретный момент помогает понять не только содержание национального сознания, но и саму историческую ситуацию, складывающуюся в данный момент в обществе. Подход, разрабатываемый Ш., открывал возможность развития не только для этнопсихологии, но и для социальной и индивидуальной психологии. Утверждая, что национальное самосознание является особым переживанием, в основе которого лежит присвоение себе известных исторических и социальных событий и взаимоотношений и противопоставление их другим народам, Ш. подчеркивал его субъективность и изменчивость, объясняющие как динамику развития самого народа, так и его отношения к другим этносам. Фактически он одним из первых затронул проблему самоидентификации, причем опять-таки совершенно по-новому сопоставив процессы национальной и индивидуальной идентификации. Ш. доказывал, что хотя национальная идентификация и не произвольна, но определяется той культурой, в которой воспитывался человек, языком и традициями, которые для него являются родными и близкими, однако не эти объективные связи, но субъективные переживания определяют процесс отнесения себя к конкретному этносу. И потому при возникновении отверженности субъект может переменить свой народ, войти в состав и дух другого народа, однако этот процесс требует длительного и упорного труда и времени, так как в том случае, если происходит только внешнее усвоение нового языка, культуры или норм поведения, человек остается маргиналом, который отойдя от одного этноса не стал и чл. другого, потому что для полной идентификации себя с новым этносом необходимо эмоциональное принятие тех объективных элементов, которые составляют содержание национального самосознания. Эти идеи Ш. находят отражение в современных работах, рассматривающих этапы социализации людей, перехода из одной культуры, одного народа в другой. Ш. считал язык не только основой национального самосознания, но и значимой образующей в развитии национальной науки. В книге Очерк развития русской философии (1922) он объясняет отставание отечественной психологии и философии и тем, что при принятии христианства Россия, в отличие от Западной Европы, приняла христианскую культуру не на языке оригинала - латинском, но на болгарском. Принятие определенного языка во многом определило, по мнению Ш., исторический путь развития России, явилось причиной того невегла-сия, низкого образовательного уровня, которое повлияло на уровень развития отечественной науки. Он писал о том, что не природная тупость русского, не отсутствие живых творческих сил, а исключительно невежество не позволяло русскому духу углубить в себе до всеобщего сознания европейскую философскую рефлексию. Социальными, историческими факторами объяснял Ш. и особенности отечественной интеллигенции, причем им было дано одно из самых блестящих описаний психологических причин образования феномена русской интеллигенции. Несмотря на то, что Ш. не успел осуществить многие из своих научных замыслов, он явился заметной фигурой в отечественной психологии начала XX века. Основные его сочинения: Память в экспериментальной психологии, 1905; Проблема причинности у Юма и Канта, 1907; Сознание и его собственник, 1916; История как проблема логики. Критические и методологические исследования, ч.1, 1916; Герменевтика и ее проблемы, 1918 (не опубликована); Театр как искусство, 1922; Введение в этническую психологию, вып. 1, 1927; Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольдта, 1927; и др. Часть его трудов издана как Сочинения, М., 1989. Т.Д. Марцинковская
– философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит, работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-
мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля в Гёттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпано-вым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв, кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., “в душе артист”, по словам своего друга Л. Белого, вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ, наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент.
Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ, деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий “Ноев ковчег” для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М.Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол).
В 1929 после “чистки” ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами.
После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод “Феноменологии духа” Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. “кадетско-монархич. повстанч. организации” после двухдневного следствия закончился трагич. приговором “тройки” 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90).
Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и “чистой” философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником “реальной” философии. Итогом его филос. позиции стала работа “Очерк развития рус. философии” (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза “культурного сиротства” рус. философии, ее неорганич.истоков.
Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов.
От цельного изложения своей феноменологии в работе “Явление и смысл” (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах “Внутр. форма слова” (1927), “Язык и смысл” (рук.).
Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать “рус. Гуссерлем”, основателем герменевтики и семиотики в России. У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - “нераздельно и неслиянно”. При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а “полный распустившийся цветок языка”. Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - “имя”, знак вещи.
Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации “смыслов” и “текстов” культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р.Ингарден, Дилыпей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. “московский” и “пражский” (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе “московских” последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка.
В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика.
Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в “классики” дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит, мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность
интересов и глубина мыслей этого “забытого” рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект, поле новой России.
Соч.: Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994.
Лит.: Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, № 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике //Логос, 1992, № 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. № 10.
ЭРНЕСАКС Густав Густавович(29 ноября(12 декабря) 1908, дер. Перила Эстляндской губ.(ныне вол. Раазику, у. Харьюмаа, Эстония) — 24 января 1993, Таллин) — хоровой дирижёр, композитор, педагог. Герой Социалистического Труда(1974). Народный артист СССР(1956). В 1942—1944 гг. жил в эвакуации в Ярославле.
Окончил Таллинскую гимназию. Параллельно в 1924—1927 гг. учился в Таллинской консерватории по классу фортепиано и органа(ныне Эстонская академия музыки и театра). В 1929 году вновь поступил в консерваторию, которую окончил в 1931 году по классу музыкальной педагогики и в 1934 — по классу композиции.
С 1931 года преподавал пение и был дирижёром хоров во 2-й Таллинской гимназии для девочек, Таллинской городской школе коммерции и торговли для мальчиков, частной гимназии для девочек Эльфриды Лендер, Таллинском английском колледже. В 1935—1937 годах руководил Обществом мужского хорового пения в Таллине.
С 1937 года — преподаватель педагогического отделения Таллинской консерватории.
После нападения Германии на СССР — в эвакуации.
В начале 1942 года в Ярославский облисполком поступило распоряжение Совета народных комиссаров Союза ССР от 21 января, подписанное зампредом СНК Розалией Землячкой: «Обязать Ярославский облисполком разместить в г. Ярославле государственные художественные ансамбли Эстонской ССР в составе 200 человек ». Выполнить это решение было совсем непросто. Жилья в Ярославле катастрофически не хватало. Поэтому 24 февраля облисполком принял решение о временном уменьшении нормы жилой площади на одного человека до 4 метров, а горисполком обязал председателей райисполкомов« в пятидневный срок выявить наличие жилой площади, подлежащей уплотнению, и представить сведения в горисполком по прилагаемой форме ». Тем не менее, эстонцев Ярославль принял со всем возможным радушием.
25 февраля исполнительный комитет Ярославского городского Совета депутатов трудящихся издал решение № 7 «О размещении государственного художественного ансамбля Эстонской ССР», в котором говорилось: «1. В связи с прибытием государственного художественного ансамбля Эстонской ССР в гор. Ярославль для творческой работы предоставить для этой цели кинотеатр „Гигант“ , совместив работу ансамбля с работой кинотеатра „Гигант“. 2. Для размещения состава ансамбля предоставить гостиницу № 1(быв. „Европа“) ». Директору треста кафе, столовых и ресторанов т. Захарову было велено« предоставить для обслуживания питанием состава ансамбля один правый зал ресторана „Москва“ с обеспечением питанием ансамбля ».
Объединённый коллектив« Государственные ансамбли Эстонии» был создан решением Комитета по делам искусств СССР от 16 декабря 1941 года — в самый разгар битвы под Москвой. Государство выделило на эти цели почти полтора миллиона рублей, что в тогдашних ценах равнялось стоимости шести танков Т-34. Руководителем ансамблей был назначен композитор Густав Эрнесакс. Эвакуированных эстонских музыкантов, певцов, танцоров собирали в Ярославль по всей стране несколько месяцев. Некоторых даже изымали из действующей армии. Очень скоро число собравшихся в Ярославле деятелей культуры превысило названную Землячкой контрольную цифру в полтора раза. Разумеется, все они не могли уместиться в «Европе» с её 73 кроватями, поэтому эстонцы селились и в самом« Гиганте», и на частных квартирах по всему городу.
В Ярославле два с половиной года жили режиссёры Прийт Пылдроос и Каарел Ирд, композиторы Эдгар Арро и Хуго Лепнурм, актёры Пауль Пинна, Антс Лаутер, Юри Ярвет, певцы Александр Ардер и Георг Отс, пианисты Анна Клас и Бруно Лукк, скрипач Владимир Алумяэ, балерины Анна Экстон и Аста Саар, концертмейстер Текла Коха, художники Эрих Адамсон-Эрик, Айно Бах, Александр Пилар, Эдуард Эйнманн, Эрнст Коллом, Прииду Аавик, Рихард Сагритс, Пауль Лухтейн, Хенрик Витсур, скульптор Энн Роос, архитектор Арнольд Алас, писатель Юхан Смуул и сотни других деятелей культуры. И они не сидели в Ярославле без дела. Артисты выступали с концертами в воинских частях и госпиталях, на сценах« Гиганта» и Волковского театра. Художники создавали живописные полотна, а летом 1943 разрисовали крыши корпусов Резинокомбината, замаскировав предприятие под парковую зону. Фашистские лётчики купились на эту хитрость, разбомбив вместо заводских цехов старые складские корпуса. Композитор Эдгар Арро написал« Марш 917-го полка» и кантату« Канун Победы», а Эуген Капп — оперу« Огни мщения» и хоровую композицию« Ты в бурях устояла». Скульптор Энн Роос, автор скульптуры« Партизанки в оккупированной Эстонии», разработал концепцию будущего памятника солдату-освободителю, который был в 1947 году установлен в центре Таллина.(Через 60 лет, несмотря на активные протесты русскоязычных жителей города, переросших в столкновения с полицией, бронзовый солдат был перенесён на воинское кладбище, а в 400 метрах от места, где он стоял, установили памятник« новой Эстонии» — «Крест Свободы», очень напоминающий эмблему 20 дивизии СС «Эстонский легион».)
В сентябре 1944 года, после того как Красная армия освободила Эстонию от фашистской оккупации, почти все эстонцы вернулись из Ярославля на родину.
В 1944—1946 Густав Эрнесакс — декан исполнительского факультета, с 1945 — заведующий кафедрой хорового дирижирования Таллинской консерватории(профессор с 1945 года).
Основал и возглавил как художественный руководитель и главный дирижёр мужской хор Таллинской филармонии(позже — Государственный академический мужской хор Эстонской ССР, с 1989 — Национальный мужской хор Эстонии, первый подобный профессиональный коллектив в стране). Руководил им до 1975 года и за это время хор получил большую известность в Советском Союзе.
С 1947 года — руководитель и главный дирижёр Эстонских праздников песни, проводящихся в Таллине каждые пять лет.
Среди произведений Эрнесакса наиболее известны его песни, в том числе« Моя отчизна, моя любовь». Автор ряда опер, хоровых произведений, музыки к драматическим спектаклям и кинофильмам. Сочинения композитора отмечены простотой и ясностью стиля, в них автор зачастую использует народные мелодии.
Член правления Союза композиторов Эстонской ССР. Член Республиканского комитета защиты мира(с 1953 года), председатель Эстонского отделения Общества дружбы« СССР—Чехословакия».
Депутат Верховного Совета Эстонской ССР 4—7 созывов.
Награды и звания : Герой Социалистического Труда(1974), Заслуженный деятель искусств Эстонской ССР(1942), Народный артист Эстонской ССР(1947), Народный артист СССР(1956); Сталинская премия второй степени(1947) — за концертно-исполнительскую деятельность, Сталинская премия третьей степени(1951) — за оперу« Берег бурь»(1949), Ленинская премия(1970) — за концертные программы 1967—1968 и 1968—1969 годов, шесть Государственных премий Эстонской ССР(1947, 1948, 1949, 1950, 1959, 1965); Орден Эстонского Красного Креста V класса(1938), три Ордена Ленина(1951, 1967, 1974), Орден Октябрьской Революции(1978), Орден Трудового Красного Знамени(1946), Орден« Знак Почёта»(1965), Орден Почёта(СССР)(1988); Почётный гражданин Таллина(1978).
Произведения:
музыка Государственного гимна Эстонской ССР(1944);
оперы — «Пюхаярв»(1946), «Берег бурь»(1949), «Рука об руку»(1955, нов. вариант« Михкель и Мари», 1964), «Боевое крещение»(1956), «Женихи из Мульгимаа»(1959);
для хора без сопровождения — кантаты« Боевой рог»(слова из эстонского эпоса« Калевипоэг», 1943), «Пой, свободный народ»(сл. Д. Вааранди, 1950), «От тысяч сердец»(сл. П. Руммо, сл. Ю. Смуула, 1954);
для мужского хора — поэмы« Девушка и смерть»(сл. M. Горького, 1961), «Таинственный трубач»(1963), «Каннелист»(1963);
для хора с сопровождением фортепиано — сюита« Как живут рыбаки»(сл. Ю. Смуула, 1953), сюита, а капелла« О родина, любовь моя»(1944), «Холодные печи», «Марш Юрьевой ночи», «Вечер на берегу», «Песня жнецов», «Поэма о весне», «У нас в колхозе свадьба»(все — 1948), «Новогодняя шуточная»(1951), «Меня позвали на свадьбу»(1952), Песни Иванова дня(1957), поэма« Тысячелетний Ленин»(сл. И. Бехера, 1969);
хоровые песни(свыше трёхсот), в т. ч. : «Моя Отчизна — моя любовь»(сл. Л. Койдулы, 1943), «Новогодний козёл»(слова народные, 1952), «Тартуские белые ночи»(сл. Э. Энно, 1970);
сольные и детские песни;
обработки народных песен и песни на народные слова(свыше двухсот);
музыка к спектаклям драматического театра, в т. ч. «Железный дом» Э. Таммлаана, кинофильмам.
« Уста поют, а сердце беспокойно»(1971)
« Так времени крутилось колесо»(1977)
« Зов»(1980)
« Волна поднимается»(1983)
« На песенных дорогах»(1985).
26. 3 (7. 4). 1879, Киев, - 23. 3. 1940, Томская обл.], рус. философ-идеалист, последователь феноменологии Гуссерля и филос.-историч. концепции Гегеля. Проф. (1918-23) Моск. ун-та; в 1924 -29 вицепрезидент Росс. академии художеств. наук (затем ГАХН). В концепции Ш. универсальное понимание («уразумение») означает отыскание «первых начал» и «принципов» бытия, к-рые Ш. наз. «смыслами», «эйдосами», «идеями». Действительность не просто «дана» в опыте, она, согласно Ш., «загадана», и обнаружение ее смысла достигается через раскрытие интуитивных актов человеч. разума. Интуицию Ш. трактовал в духе рационализма Декарта, Спинозы и Лейбница: интуитивное «узрение сущности» полностью выразимо и сообщаемо средствами дискурсивных, логич. определений, хотя разум изначально усматривает сущность («смысл») так же непосредственно, как непосредственно воспринимаются чувственно данные вещи. Опосредствование есть момент производный, это - описание, доказательство, интерпретация. В соч. «Внутр. форма слова» (1927) философия языка предстает как основа философии культуры, предвосхищены мн. идеи позднейшей герменевтики (учения об истолковании). Перевел «Феноменологию духа» Гегеля (опубл. 1959).
Отличное определение
Неполное определение ↓
ШПЕТ Густав Густавович
род. 26 марта 1879, Киев - ум.. 23 марта 1940, пос. Колпашево Томской обл., в тюрьме НКВД) - рус. философ, последователь феноменологии Э. Гуссерля; профессор Московского ун-та (с 1918). Его научные интересы были разнообразными: от истории и методологии наук до эстетики и психологии. Знание 17 современных европейских языков он использовал для перевода большого количества работ по философии, психологии, логике и эстетике. Он был создателем Ин-та научной философии, Вольной философской ассоциации творческой и вузовской интеллигенции (1919, Петроград), Кабинета этнической психологии, совместно с Г.Челпановым - Московского психологического ин-та. Им опубликован целый ряд значительных исследований по истории западноевропейской философии; ему принадлежат историко-философские очерки мировоззрения П.Д. Юркевича, П.Л. Лаврова, А.И. Герцена. Шпет пытался найти "первоначала" и "принципы бытия", которые называл "смыслами", "эйдосами", "идеями". Обнаружение их смысла в опыте достигается через раскрытие интуитивных актов человеческого разума, трактовавшихся в духе рационализма Декарта, Спинозы и Лейбница. Перевел на рус. яз. "Феноменологию духа" Гегеля (опубликована в 1959). Полагал, что философия языка является основой философии культуры. Осн. соч.: "Явление и смысл", 1914; "История как проблема логики", ч. I, 1916; "Сознание и его собственник", 1916; "Очерк развития рус. философии", ч. I, 1922 (полностью работа напечатана в сб. "Очерки истории рус. философии", Изд-во Уральского ун-та, 1991); "Эстетические фрагменты", вып. 1-3, 1922-1923; "Внутреняя форма слова", 1927; "Введение в этническую психологию", вып. 1, 1927.
Отличное определение
Неполное определение ↓
ШПЕТ Густав Густавович
(7 апр. 1878 – 23 марта 1940) – рус. философ, последователь Гуссерля. Род. в Киеве. Окончил историко-филологич. фак-т Киевского ун-та. В 1907 переехал в Москву. В 1910 и 1912 был в Германии u Англии. В 1916 защитил дисс. "История как проблема логики". С 1918 Ш. – проф. Моск. ун-та, с 1921 – действит. чл., а с 1923 по 1929 вице-президент Росс. академии художеств. наук (впоследствии ГАХН). Занимался лит. и филос. работой, переводами "Феноменологии духа" Гегеля и др. Ш. в своих филос. исследованиях стремится не выходить за пределы собственно методологич. проблем, за круг идей нем. трансцендентализма. Ш. – противник положит. филос. построений, т.е. метафизики, он выступает за строгую научность философии. Свою концепцию Ш. строит по принципам феноменологии Гуссерля: все, что дано, слагается из "явлений" и находимых в них "смыслов"; за ними открывается мир "идей", "эйдосов". Однако на этом последнем заявлении (к-рое является выражением уже метафизич. позиции, "выходом" за пределы опыта) Ш. и останавливается, отказываясь переходить от двойственности "явлений" и "смыслов" к метафизич. утверждениям и отвергая существование трансцендентного мира, мира "вещей в себе" (см. "Скептик и его душа", в сб. "Мысль и слово", т. 2, ч. 1, М., 1921, с. 125). Ш. первым из философов феноменологич. направления обратился к проблемам истории, сделав их центральными. При этом Ш. исходит не только из Гуссерля, но и из нем. классич. идеализма, в особенности Гегеля, с его рационалистич. установками. Близость к Гегелю выражена у Ш. и в понимании сущности истории: "Мы идем от чувственной действительности как загадки к идеальной основе ее, чтобы разрешать эту загадку через осмысление действительности, через усмотрение разума в самой действительности, реализованного и воплощенного" ("Философия истолкования". Рукопись в архиве Г. Шпета, с. 248–49). Поскольку историч. науку Ш. понимает как "чтение слова" в его значащей функции, основной оказывается проблема истолкования, или герменевтики (понимаемой в традиции Дильтся). Задуманный на эту тему труд не был завершен; один из фрагментов его – работа о Гумбольдте ("Внутренняя форма слова", М., 1927), в к-рой учение Гумбольдта о языке представлено в новой интерпретации, пытающейся освободить эту концепцию от психологизма, субъективизма и релятивизма. Написанные в свободной форме "Эстетич. фрагменты" (вып. 1–3, П., 1922–23) исследуют структуру эстетич. предмета и намечают вопросы философии языка. Среди начатых работ Ш. выделяется основанный на превосходном знании материала "Очерк развития рус. философии" (П., 1922, вышла только 1-я часть, касающаяся первой пол. 19 в.), в задачу к-рого входит показать пагубность правительств. регламентации для развития философии. Вместе с тем автор не всегда справедливо оценивает результаты рус. мысли. Ш. оказался гораздо более сильным в анализе и критике, чем в своих положит. выводах. За феноменологич. "воздержанием" ("эпохе") от "объяснительных теорий" у Ш. кроется непреодолимый скептицизм, и вся его деятельность разрешается в противоречие между пафосом положит. философии и внутр. скепсисом, сдерживающим движение глубокой мысли. Формулировки Ш. порой неуместно ироничны и нарочито парадоксальны. Соч.: Мудрость или разум?, в сб.: Мысль и слово, вып. 1, М., 1917; Филос. мировоззрение Герцена, П., 1921; Театр как иск-во, "Мастерство театра", 1922, No 1; Проблемы совр. астетики, "Искусство", 1923, No 1; Введение в этнич. психологию, вып. 1, М., 1927. Лит.: Зеньковский В. В., История рус. философии, т. 1–2, Париж, 1948–50. В. Асмус. Москва.
Отличное определение
Неполное определение ↓
ШПЕТ Густав Густавович
25 марта (6 апреля) 1879, Киев - 16 ноября 1937, Томск] - русский философ. Учился на физико-математическом и историко-филологическом факультетах Киевского университета, участвовал в работе психологического семинария J; И. Челпанма. В 1910-13 в Гетгингене посещал семинар Э. Гуссерля. С 1911 преподавал в Московском университете, Университете Шанявского и др., с 1925 - в Российской академии художественных наук. В 1935 по ложному политическому обвинению арестован и сослан в Сибирь, в 1937 арестован повторно и казнен.
Философия, по Шпету, понимаемая как чистое знание, предмет которого - область последних оснований и абсолютных начал, есть платонизм, прочитанный в феноменологическом ключе. Фундаментом является парменидовско-платоновская онтологическая связка «бытие - мышление - слово»; это рефлексия на мысль о бытии, поскольку предмет мысли и предмет бытия - одно и то же. Обращаясь на сознание в его интенциональных актах, философская мысль созерцает его в чистой интуиции как эйдос, т. е. содержание, значение или смысл предметных форм. Эволюция мысли Шпета предвосхищает направленность европейской философии 20 в. от феноменологии к герменевтике. Сама феноменология была воспринята Шпетом глубоко и критично. В утверждении Гуссерлем первичной данности за перцепшвностью видел опасность натурализма, а в утверждении «чистого Я» - опасность трансцендентализма. Исходный опыт - это конкретный опыт в его социокультурной полноте, ибо мы не знаем иной действительности, кроме социальной.
Уже в посвященной Гуссерлю работе «Явление и смысл» (М., 1914) намечен проект герменевтического поворота, предполагающего анализ различных форм социального бытия. Отсюда столь пристальное внимание к истории, психологии, искусству и особенно к проблематике языка, слова, понятия: в поисках источника смыслопорождения философ смещает акцент с субъекта на энергийную природу языка. В сознании «слово» действенно присутствует как особый, нередуцируемый, всеобщий слой, опосредующий (оплотняющий) акты мышления. Слово со своей многоуровневой структурой [от чувственно воспринимаемой оболочки до формально-идеального (эйдетического) предмета] есть принцип и архетип культуры (а возможно, и вселенной), поскольку культура - культ разумения, а слово - воплощение разума. В этой перспективе раскрывается собственно герменевтический проект Шпета («Герменевтика и ее проблемы», рукопись 1918). Проблема понимания - проблема самого духа, дух и понимание респективны, как респективен предмет направленному на него акту. Понимание и уразумение есть постижение идей, выполненных в истории, осмысление действительности через усмотрение разума, в самой действительности реализованного и воплощенного. Нет ничего в разуме, чего не было бы в истории, и все, что было в истории, должно быть в разуме - таков парадокс герменевтического круга. Шлет - автор ряда ценных работ по истории русской философии. В 1937 блестяще перевел «Феноменологию духа» Гегеля. Идеи Шпета оказали сильное воздействие на развитие современной лингвистики, семантики, семиотики (Р. О. Якобсон, В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Р. О. Шор и др.).
Соч.: Соч. М., 1989; Память в экспериментальной психологии. К., 1905; Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на соч. Юма? К„ 1907; Логика, ч. 1-2. M., 1912; Философское наследство П. Д. Юркевича. М-, 1915; История как проблема логики. Критические и методологические исследования, ч. 1. Материалы. М., 1916; Философское мировоззрение Герцена. Пг., 1921;Антропологизм Лаврова в свете истории философии.- В кн.: Лавров П. Л., Статьи. Воспоминания. Материалы. Пг., 1922; Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). М., 1927; Герменевтика и ее проблемы.- «Контекст», 1989, 1990, 1991, 1993; Философские этюды. М., 1994.
Лит.: «Начала», 1992, № 1 (библ.); Молчанов В. И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1988; Кузнецова. Г. Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений Г. Г Шпета.- «Логос». М., 1991, № 2; Колиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике,- Там же, 1992, № 5.
Отличное определение
Неполное определение ↓
Философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит, работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля в Геттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпано-вым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв, кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., "в душе артист", по словам своего друга Л. Белого, вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ, наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент.
Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ, деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий "Ноев ковчег" для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М.Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол).
В 1929 после "чистки" ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами.
После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод "Феноменологии духа" Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. "кадетско-монархич. повстанч. организации" после двухдневного следствия закончился трагич. приговором "тройки" 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90).
Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и "чистой" философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником "реальной" философии. Итогом его филос. позиции стала работа "Очерк развития рус. философии" (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза "культурного сиротства" рус. философии, ее неорганич.истоков.
Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов.
От цельного изложения своей феноменологии в работе "Явление и смысл" (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах "Внутр. форма слова" (1927), "Язык и смысл" (рук.).
Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать "рус. Гуссерлем", основателем герменевтики и семиотики в России. У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - "нераздельно и неслиянно". При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а "полный распустившийся цветок языка". Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - "имя", знак вещи.
Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации "смыслов" и "текстов" культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р.Ингарден, Дилыпей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. "московский" и "пражский" (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе "московских" последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка.
В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика.
Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в "классики" дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит, мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность интересов и глубина мыслей этого "забытого" рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект, поле новой России.
Соч.: Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994.
Лит.: Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, № 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике //Логос, 1992, № 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. № 10.
Отличное определение
Неполное определение ↓
ШПЕТ Густав Густавович
(1879-1937) ? философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Круг интересов: философия, эстетика, лингвистика, логика, история, психология, этнология, лит-ведение. Наиболее значит. работы Ш. написаны на грани этих наук. Учился на физико-мат. и историко-филол. ф-тах Киев. ун-та, в 1910-13 слушал курсы в европ. ун-тах, в т.ч. курс Гуссерля (см. Гуссерль) в Геттингене. Проф. Моск. ун-та (1918-28). Создатель Вольной филос. ассоциации творч. и вузовской интеллигенции (1919), совместно со своим учителем Г.И. Челпановым - кабинета этнич. психологии в Моск. психол. ин-те, лидер лингв. кружка в Москве (1919-20). В 1920 Ш., “в душе артист”, по словам своего друга А. Белого (см. Белый), вошел в худож. совет МХАТ. В 1921-23 возглавлял Ин-т научной философии в составе Ассоциации научно-исслед. ин-тов (АНИИ) при ф-те обществ. наук (ФОН) Моск. ун-та. В 1923-29 возглавлял филос. отделение Гос. академии худож. наук (ГАХН), в 1927-29 - ее вице-президент. Период 1918-29 - время наиболее активной научной и обществ. деятельности. Впервые в России Ш. вместе с Челпановым разворачивают работу по психоанализу. Шпетовский Ин-т научной философии - настоящий “Ноев ковчег” для старой интеллигенции, готовой сотрудничать с новой властью (В.В. Виноградов, Ильин, Франк, Челпанов). Здесь состоялся филос. дебют нового поколения философов (Л. И. Аксельрод, В.Ф. Асмус, А.А. Богданов, А.М. Деборин, Н.И. Карев, И.К. Луппол). В 1929 после “чистки” ГАХН была закрыта, все сотрудники во главе со Ш. уволены. С 1929 до момента первого ареста в 1935 он, в осн., занимается переводами. После первого ареста 14 марта 1935 ссылка сначала в Енисейск, затем в Томск. Офиц. договор на перевод “Феноменологии духа” Гегеля вскоре был аннулирован, но Ш. закончил эту работу, к-рая до сих пор является непревзойденным переводом Гегеля (опубл. в 1959). Второй арест 28 окт. 1937 по делу мифич. “кадетско-монархич. повстанч. организации” после двухдневного следствия закончился трагич. приговором “тройки” 2 нояб. Расстрелян 16 нояб. 1937 в поселке Колпашево Томской обл. (офиц. свидетельство о смерти 23 марта 1940 из УВД Томской обл., выданное в 1956, является ложным. Факт смерти Ш. в 1937 документально доказан в 1989-90). Ш. сложился как философ еще до революции в России. Гл. сфера его интересов в ранних работах лежала в области истории философии и “чистой” философии. Он остался оригинальным, не разделяя ведущей религ. мысли большинства рус. философов серебряного века и эмиграции. Оставшись в советской России, Ш. не стал и марксистом, называя себя сторонником “реальной” философии. Итогом его филос. позиции стала работа “Очерк развития рус. философии” (1922), второй том к-рой остался в рукописи (Отдел рукописей РГБ), а также ряд работ о близких Ш. философах: П.Д. Юркевиче, П.Л. Лаврове, А.И. Герцене. В них представлена ориг. гипотеза “культурного сиротства” рус. философии, ее неорганич.истоков. Противовес кантианству Ш. нашел в феноменологии Гуссерля, став не только последователем его учения, но и основателем школы феноменологии в России. В явлениях жизни, в феноменах он искал глубинные первоосновы бытия, открывая мир идей и смыслов. От цельного изложения своей феноменологии в работе “Явление и смысл” (1914) он прошел путь до столь же цельной философии знания, философии языка в работах “Внутр. форма слова” (1927), “Язык и смысл” (рук.). Уровень осмысления соотношения между вещью и идеей у Ш. доведен до цельной философии языка, что позволяет его считать “рус. Гуссерлем”, основателем герменевтики и семиотики в России (см. Герменевтика, Семиотика). У Ш. язык выступает несущей конструкцией культуры. Гл. его идея состояла в связанности смысла вещи и символа вещи через их общий культурный код. В слове слилось духовное начало (смысл) и материальное начало (звук). Их соединение - “нераздельно и неслиянно”. При этом слово не осколок языка, не деталь культурной мозаики, а “полный распустившийся цветок языка”. Так, капля воды есть не только частичка океана, но образ смысла самого океана в его цельности. Слово выступало в качестве идеального образа мира, его смыслов и значений. Выстраивалась цепочка интеллектуального анализа: вещь, явление - смысл (идея) вещи - “имя”, знак вещи. Философия языка Ш. положила основание новой философии культуры. В центре ее стоит проблема творч. понимания, истолкования смысла. Разработка методов интерпретации “смыслов” и “текстов” культуры сделала Ш. лидером герменевтич. направления в России, к-рое развивалось его усилиями в том же направлении, что и в европ. мысли (Хайдеггер, Р. Ингарден, Дильтей, Гуссерль). Представления Ш. о слове как шифре культуры, закодированном сообщении, его учение о морфологии эстетич. сознания стали определяющими идеями для формирования целой школы филологов и лингвистов: т.н. “московский” и “пражский” (с уехавшим из России учеником Ш. Якобсоном) кружки 20-х гг. В числе “московских” последователей были интересные молодые мыслители: Г. Винокур, А. Габричевский, братья Горнунги, Шор, Б. Ярхо. Фактически Ш. стал в России основоположником философии языка. В период вынужденного научного молчания после отстранения от всех должностей в 1929 Ш. сумел на переводах практически продемонстрировать методы герменевтики. Блестящие переводы Данте, Шекспира, Диккенса, Теккерея сопровождались чуть ли не томами комментариев и пояснений вплоть до расписания англ. дилижансов, меню дорожных таверн, жалованья слуг и т.п. Лит. комментарии Ш. представляют собой полноценную научную работу по интерпретации лит. текста, хотя сами переводы публиковались даже без указания имени переводчика. Недостаточная известность трудов Ш. объясняется тем, что он не успел по молодости лет войти в “классики” дореволюц. философии, выпал из внимания эмигрантской рус. науки (из-за отказа от религ. линии философии и из-за сотрудничества с советской властью) и был выброшен по идеол. и полит. мотивам из советской философии. Оригинальность концепций, обширность интересов и глубина мыслей этого “забытого” рус. мыслителя позволяют с благодарностью и восхищением вернуть его имя и идеи в интеллект. поле новой России. Соч. : Соч. М., 1989; Внутренняя форма слова. М., 1927; Эстетические фрагменты. В 3 т. Пб., 1922-23; Очерки истории рус. философии. / Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет ГГ.: Сборник. Свердл., 1991; Филос. этюды. М., 1994. Лит. : Шпетовские чтения в Томске. Томск, 1991; Поливанов М.К. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Лица: Биогр. альманах. М., Спб., 1992. Вып. 1; Он же. Очерк биографии Г. Г. Шпета // Начала, 1992, № 1; Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике // Логос, 1992, № 3; Шпет в Сибири: Ссылка и гибель. Томск, 1995; Коган Л.А. Непрочитанная страница (Г. Г. Шпет - директор Ин-та научной философии: 1921-1923) // ВФ. 1995. № 10. Л. Г. Березовая. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996
Отличное определение
Неполное определение ↓
ШПЕТ Густав Густавович (1879-1937)
русский философ и искусствовед. Учился на физико-математическом (с которого исключен за участие в революционной деятельности) и историко-философском у Челпанова (на который восстановился по выходе из тюрьмы) факультетах Киевского университета. Преподавал в Российских частных гимназиях, с 1907- на Высших женских курсах, в 1909- в Народном университете Шанявского. С 1910 - приват-доцент. В 1910-1913 посещал лекции Гуссерля в Геттингене. Работал в библиотеках Берлина, Парижа и Эдинбурга. С 1916 - профессор Высших женских курсов и доцент Московского университета. В 1917 приступает к изданию ежегодника "Мысль и слово". К 1918 - профессор Московского университета (отстранен от преподавания в 1921). В 1919-1920 участвует в работе Московского лингвистического кружка (Р.Я. Якобсон и др.). В 1920 открывает кабинет этнической психологии. Работав в Российской Академии художественных наук (с 1923), где возглавлял философское отделение, с 1927- вице-президент Академии. После закрытия Академии в 1929 г. занялся переводами для издательства "Academia". Ему, в частности, принадлежит перевод "Феноменологии духа" Гегеля. В 1932 был назначен проректором создававшейся К.С. Станиславским Академии высшего актерского мастерства. В 1935 арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и сослан в Енисейск, затем в Томск, где был арестован вторично и по приговору тройки НКВД расстрелян. В 1956 реабилитирован. Основные сочинения: "Память в экспериментальной психологии" (1905); "Проблема причинности у Юма и Канта" (1907); "Явление и смысл" (1914); "Философское наследство П.Д. Юркевича (к сорокалетию со дня смерти)" (1915); "Сознание и его собственник" (1916); "История как проблема логики. Критические и методологические исследования" (ч. 1, 1916); "Герменевтика и ее проблемы" (1918, не опубликована); "Философское мировоззрение Герцена" (1921); "Антропологизм Лаврова в свете истории философии" (1922); "Эстетические фрагменты" (вып. 1-3, 1922-1923); "Театр как исскуство" (1922); "Введение в этническую психологию" (вып. 1, 1927); "Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольда" (1927) и др. Наследие Ш. в полном объеме до сих пор еще не опубликовано. В начальный период своего творчества (время учебы и сотрудничества с Челпановым) Ш. увлекался психологией, разделяя в целом неокантианские установки своего учителя, но достаточно быстро придя к осознанию неприемлемости для себя этой методологической позиции. С другой стороны, Ш. не разделял и взгляды идеологов русского религиозно-философского "ренессанса", развернутую критику которых он позже дал в своем ежегоднике "Мысль и слово" (1917-1921). Это определило его выбор в пользу феноменологии (Ш. был не только слушателем, но и учеником и другом Гуссерля). Считается, что Ш. являлся ведущим представителем феноменологии в России, однако уже в работе "Явление и смысл" заложены также все предпосылки последующего "герменевтического поворота", а также культурно-исторических анализов позднего Ш. Философия в своем развитии, считает Ш., проходит три ступени: мудрости, метафизики и строгой науки (последняя - цель его построений). В ней заложены две формы развития: отрицательная ("меоническая") философия (линия Канта), идентифицирующая себя как "научную философию", и положительная философия (линия Платона, Лейбница, Вольфа), ориентированная на знание основ бытия самого сознания. К первой форме могут быть предъявлены две претензии: 1) уход от конкретной данности живой жизни, засилье абстракций; 2) партикуляризация в частные направления: физицизм, психологизм, социологизм и т.п. Кант и "научная философия" не смогли преодолеть метафизику, выйти на уровень "точной науки", с трудом и постепенно добывающей свои истины. Осталась та же дилемма: или отражение природы, или предписывание ей законов. Попытки поиска "третьей возможности" приводили к эклектизму, потому что она указывалась "после", а не "до" названного разделения. В решении названной дилеммы Ш. видит большую заслугу диалектической философии Гегеля, но и последний в конечном счете гипостазировал момент "тождества" в абсолютную метафизичную реальность. Следующий шаг был сделан Гуссерлем, который через понятие "идеации" вернул философию в исходную точку преодоления дилеммы, утверждая предметность и интенциональность сознания. Однако у Гуссерля Ш. усматривает опасность натурализма в утверждении первичной данности за перцептивностью и опасность трансцендентализма в утверждении "чистого Я", как единства сознания. Ш. не отрицал наличия "невыразимого", но резко протестовал против его обозначения как "вещи в себе "или как некоего "мистического единения". Все выразимо дискурсивно, и только то, что может быть рационально уяснено, есть предмет философии как точной науки. Границы возможного дискурса есть одновременно и границы философского рассуждения. Игнорирование этого приводит лишь к формам отрицательной философии: эмпиризму, критицизму, скептицизму, догматизму ("скептицизму с изнанки" - по Ш.). Основой общего философского знания может являться только жизненное (обыденное) знание, еще не ограниченное рамками рассудочного членения (как знание дотеоретическое). Однако рефлективная критика сознания с позиций непосредственного опыта может осуществиться лишь при условии, что опыт берется в конкретной полноте его культурно-социальных содержаний, а не в его абстрактной форме восприятия "вещи". К тому же его нельзя редуцировать к индивидуальному сознанию, которое само может быть выявлено только в широком социокультурном контексте. Более того, если верно, что "Я обладаю сознанием", из этого не следует, что сознание принадлежит только "Я" ("сознание может не иметь собственника") так как могут существовать и формы коллективного сознания. Формы культурного сознания выражаются в слове-понятии, первично данном не в восприятии вещи, а в усвоении знака социального общения. Живое понятие улавливается нами не только как концепт, но и как конкретное единство текучего смысла. Смыслы понимаются, но они даны не посредством "вчувствования", а через "уразумение" их интеллигибельной интуицией как предельные (но проблемные) основания явлений (т.е. актов переживания предметов действительности или идей предметов). Внутренняя форма слова суть правило образования понятия. Эти правила, как алгоритмы, не только оформляют течение смысла, но и открывают возможность диалектической интерпретации выраженной в слове реальности. Интерпретация, раскрывая все возможности в движении смысла, превращает философию в философию культуры (как философию возможностей). Реальность конкретной действительности есть реализация, предполагающая рациональное основание, в силу которого осуществляется данная, а не иная возможность. История может быть понята, следовательно, как своего рода проективная реальность, формируемая в конкретном культурно-социальном опыте, который единственно подлинно реален. Каждый социокультурный факт (подобно слову) означен и, следовательно, подлежит диалектической интерпретации, т.е. может быть целостно осмысленен только в особых герменевтических актах логики диалектического сознания. Но, подобно слову, он оказывается и выразителем объективирующих себя в нем субъектов, как личных, так и коллективных (народ, класс и т.д.). В этом своем качестве социальный знак может быть объектом психологического изучения в социальной и этнической психологии. (Сознание получает "общность" не путем "обобщения", а путем "общения"). Следовательно, любую познавательную ситуацию следует рассматривать в контексте социально-онтологических связей познаваемого и познающего. Высшее знание дает "основная философия", т.е. философия как точное знание, а не мораль, проповедь или мировоззрение. Исходя из этого, Ш. полагал, что национальная специфика философии лежит не в плоскости получаемых ответов (они одни и те же), а в самой постановке вопросов, в их подборе и модификациях, вписанных в конкретный социокультурный контекст. В этом ключе русская философия рассматривается им как по-преимуществу философствование. Оригинальным в ней Ш. находит лишь введение темы России славянофилами.
Отличное определение
Неполное определение ↓
